Эти ножи не продаются в охотничьих магазинах — их аляповатое подобие можно встретить в сувенирных лавках. Впрочем, и там настоящий “дамаск” не найти, разве что имитированный путем протравки или гравировки “ковровый” рисунок. Вопроса о дамасской, или булатной, стали продавец и вовсе не поймет, в лучшем случае скажет, что секрет ее производства утерян еще в древности.
Неосведомленность продавцов оружейных магазинов объясняется просто: авторское художественное оружие — это даже не другой жанр, это параллельный мир материальной культуры, предназначенный исключительно для созерцания. К отполированному лезвию из “дамаска” ни один ценитель не прикоснется пальцами. В то же время эксперты особо ценят и технологическую полноценность клинка, конструктивную правильность ножа в целом, его функциональность, то есть удобен ли он для боя, переворота в руке или разделки туши. Разумеется, только оригинал из когорты олигархов или жлобов станет вспарывать брюхо кабану или потрошить семгу с помощью дамасского кинжала стоимостью $5000—8000. Впрочем, в Московском клубе коллекционеров оружия вспомнили старинную дамасскую саблю, которую незадачливые владельцы принесли на реставрацию после того, как сдуру пытались опробовать ее режущие свойства на арматуре или чем-то подобном. Эксперты не смогли удержаться и не обрадовать варваров: без зазубрин сабля могла стоить не менее $25000.
Так что же такое классный нож ценой в хороший японский автомобиль?
Прежде всего такой нож должен быть сделан по старому доброму дамасскому методу, он почитался воинственной знатью Европы и Азии. Технологически “дамаск” относительно не сложен: берутся два-три бруска легированной стали, насыщенной углеродом в разной пропорции и, соответственно, различной по твердости, ковкости и другим свойствам, и при высокой температуре буквально скручиваются в единое полотно. Из-за этого на исходной заготовке для клинка получается свилеватый рисунок. Впрочем, рисунок не цель, а следствие кузнечной обработки, но его симметричность, особенно в обеих плоскостях, ценилась всегда и в определенной мере свидетельствовала о мастерстве кузнеца.
Вообще, кузнец-ножовщик, как правило, отдельная самодостаточная специальность в оружейном деле. Кузнец обычно не занимается отделкой ножа, гравировкой или полировкой. Для него главное — сталь и рисунок. Малейшая трещина, даже поверхностная, может испортить результат тяжелого труда.
Или еще одна профессиональная напасть: перекалил заготовку — пиши пропало. Для кузнеца железо — живой материал. Физик с ним согласился бы, имея в виду подвижные и “памятливые”, то есть способные восстанавливаться, свойства кристаллической решетки.
Что касается рисунка, то с опытом его предсказуемость увеличивается, впрочем, до определенного предела, дальше действует удача и, возможно, помощь свыше. Многие кузнецы либо видели в мастерской чертей, либо ощущали их присутствие, поэтому православные кресты в кузнях и на груди самих мастеров — вещь почти обязательная. Подняться над ситуацией, объявив себя атеистом или реалистом, загородиться Фрейдом в кузнице не удается: стихия огня и металлов делает свое дело, проникает в подсознание и оказывает на него воздействие. Это и есть плата за мастерство, разумеется, для тех, кто выдерживает. Странно, конечно, но да ладно: творческим людям всё простительно.
История дамаскирования стали и кузнечной сварки на Руси начинается примерно с XII века. До этого времени сварные клинки попадали на Русь из Скандинавии и Германии. Они отличались прочностью полотна и режущими свойствами острой грани. Для повышения свойств последней ее делали из более мягкой стали, которая по своей структуре (становится наглядной только при увеличении) напоминала пилу. Такая сталь в прямом смысле в любую преграду (разумеется, кроме камня и сухого дерева) входила как в масло и ко всему прочему обладала способностью самозатачиваться. Правильный “дамаск” разрубал надвое не только газовый платок, но и врага.
Подобное излишество в условиях боя имело яркую психологическую подоплеку. Поэтому высшее дворянство Европы и Азии стремилось обзавестись дамасскими клинками. Булат, литую разновидность “дамаска”, могли себе позволить только монархи и их окружение. Булатный клинок легко сгибался в овал и столь же легко принимал прежнюю форму. Секрет технологии его изготовления был якобы утерян в средневековой Азии и заново открыт в 1833 году русским горным инженером П. П. Аносовым. Сотни опытов в лучших традициях алхимии вылились в скупую рецептуру аносовского булата: “Тагильского железа 12 фунтов, графита английского 1 фунт, окалины 24 золотника, доломита 24 золотника; плавка велась в тигле и продолжалась 5 часов 30 минут”. “Полоска булата, — писал Аносов в своем сочинении “О булате”,— сгибалась без малейшего повреждения, издавала чистый и высокий звон. Отполированный конец крошил лучшие английские зубила…”
В старину, по крайней мере в XVII веке, булат изготовлялся при дворе царя Михаила Федоровича. В Оружейной палате хранится великолепная боевая сабля мастера Ильи Просвета. До нас дошли сведения, что при оценке качества булата особое внимание уделялось числу волокон рисунка, цвету травления фона клинка и его отливок, высоте и длительности звучания металла при ударе по клинку.
Коллекционируют авторские ножи люди далеко не бедные. Рядовой нож из дамасской стали в среднем стоит $1000, нож работы известного мастера, неповторимый по рисунку стали, гравировке, отделке, — от $3000 до $6000 и выше. И это еще наши, российские цены, которые в мире считаются низкими. Коллекционирование оружия — это целая индустрия, рынок. На выставке в Германии, куда приехала российская команда ножовщиков, нашим сразу же дали понять, что с таким высоким уровнем исполнения и такими низкими ценами они — гости нежелательные: переманят клиентуру.
По слухам, сегодня булатом в России занимаются два-три мастера, но даже в Клубе коллекционеров оружия, по словам его главы Олега Бобкова, свежего булата видеть не доводилось. “Дамаск” — дело другое, но и на этом поле, как выяснилось, сложилась весьма строгая табель о рангах.
Мало кто из кузнецов, отковавших клинок, могут довести его, что называется, до художественного уровня, то есть столь же мастерски програвировать его, отшлифовать, сделать рукоятку и вообще осмыслить и воплотить с позиции дизайнера. Мастеров-универсалов экстра-класса можно сосчитать по пальцам одной руки. В основном же действует принцип разделения труда. Автором ножа считается не кузнец (если, разумеется, он не берет на себя и все остальные операции), а дизайнер-конструктор, подготовивший проект будущего изделия на бумаге. По сути он может больше ничего не делать. Кузнец откует клинок, гравёр перенесет рисунок с листа на сталь, монтировщик соберет рукоять, шлифовальщик отполирует нож, краснодеревщик изготовит пенал или подставку. Мастера признанные, высокого класса, как правило, гравируют на ноже авторские монограммы. Это наилучшие знаки качества в тесном мире профессионалов. Что касается заказчика, то на практике чаще всего он принимает непосредственное участие в работе, например, в качестве дизайнера и/или гравёра.
Изделия таких мастеров экстра-класса, как А. Корешков, С. Данилин, А. Бычков, 0. Дергаусов, 0. Семёнов, Г. Соколов, В. Ховрич, Л. Архангельский, С. Данилов, Дм. Капелюха, А. Сальников, зачастую покупаются коллекционерами и специалистами еще до их материализации, на стадии чертежа. Это не удивительно, так как после выхода из мастерской нож проходит экспертную оценку у специалистов Оружейной палаты (Государственный историко-культурный музей-заповедник “Московский Кремль”).
По заверению экспертов, наши мастера разработали ряд уникальных технологий обработки стали. К примеру, Андрей Корешков — единственный в мире — освоил технику микротравления, то есть повторяет операцию травления несколько десятков раз, углубляя рельеф рисунка буквально на 6—10 микрон.
Этим достигается необыкновенная — “звенящая”, как говорят фотографы, — резкость детализации. Понятно, что такие ножи ценятся высоко и пользуются повышенным спросом в среде коллекционеров. Никто кроме Корешкова у нас в стране не владеет техникой обработки стали, при котором получается эффект “морозного стекла”.
Наши мастера Г. Соколов, С. Данилин и А. Корешков смогли повторить знаменитый русский “золотой оброн” XVII века — разновидность инкрустации золотом, когда фон не золотится, а насекается желтым металлом. Для этого в стальной основе штихелем выбирается паз в форме ласточкиного хвоста и туда загоняется полоска золота с последующим выравниванием и шлифовкой. Корешков пошел еще дальше: для наводки канавок и углублений он использует не гравёрный инструмент, а свой излюбленный метод травления.
Вообще, заниматься холодным оружием с холодным сердцем, судя по всему, нельзя. Все, кого я встречал в мире ножовщиков, от кузнецов до менеджеров Клуба коллекционеров оружия, поражали одновременно серьезным и страстным отношением к своему делу. Возможно, это уже следствие мистической ауры, которая, по заверению ясновидящих, есть у каждого клинка. И еще — якобы ее запах напоминает аромат розы. Как бы там ни было, столь дружественный контраст, пожалуй, весьма точно выражает идею художественного оружия.